Языковая модель использует метафору «язык» в качестве главного инструмента для концептуализации вербального процесса. Между тем то, что происходит в естественной процедуре говорения (письма), не может рассматриваться как «говорение (написание) слов по общеизвестным правилам», если смыслообразование – целевая причина любого семиотического акта (в том числе словосодержащего) – не игнорируется в процессе анализа и описания.
Коммуникативная модель, постулируя смыслообразование как производимые актором планируемые изменения в мыслимом постороннем сознании опосредованными (знаковыми) способами, видит более сложный объект, заменяющий собой «язык» (систему смыслопорождающего говорения). В новых теоретических условиях личное семиотическое воздействие оказывается рамочным родовым понятием для слово-содержащего (видового) воздействия. Порождение смысла локализуется в индивидуально заданной коммуникативной процедуре, целью которой является достижение изменений (динамическая модель), а не отражение действительности, называние предметов и пр. (статическая модель).
В этих условиях метафора «язык» становится непригодной для моделирования естественного семиотического процесса (в том числе, «вербальный язык» для словосодержащего семиотического процесса). Поскольку природу любого семиотического акта (в том числе такого, в котором используется вербальный канал) невозможно мыслить без исполнения личной коммуникативной задачи (планируемых изменений в когнитивной сфере адресата), именно такого смыслопорождения и невозможно добиться от «языка», в котором принципиально отсутствует тот, кто производит смыслы (преследует коммуникативную цель, ставит и исполняет задачи) – обладающий активным сознанием семиотический актор.
В языке, ввиду отсутствия источника смыслообарзования, нет и не может быть автономной референции (тождественной связи между «означающим» и «означаемым»), которую в реальности мыслит семиотический актор. Само «означаемое» (как мыслимый эффект производимого воздействия) заведомо невозможно локализовать за пределами личной когнитивной сферы актора.
Ввиду отсутствия личности, в языке принципиально отсутствует коммуникация, задаваемая участниками, или отношением «отправитель–реципиент». Но именно коммуникация, как целенаправленное воздействие на постороннее сознание, является единственной причиной знакового процесса, или семиотического поступка, и вне этой причины актуальный вербальный процесс (частный случай семиотического) невозможно интерпретировать. В реальности говорящий говорит не языком («одно и то же»), а добивается изменений в когнитивных состояниях, мыслимых как внешние или иные.
Источником мысли, эмоции, чувства, явленных в коммуникации, может быть только индивидуальное сознание. Объекты в семиотической процедуре не возникают независимо от сознания, связи (причинно-следственные, пространственные, временные и пр.) не строятся сами собой. Причинность, скорее, представляет собой ситуативно выстроенное соположение двух выделенных интересующих говорящего объектов (явлений). Всего этого язык не может производить сам, он принципиально на это не способен. В нем принципиально отсутствует динамическое активное начало (индивидуальное сознание автора коммуникативного поступка), которое является источником любого смыслообразования. В естественном вербальном процессе, ввиду личной акциональности, безраздельно господствует номинализм, релятивизм, относительность, субъективность и пр.
Таким образом, оставлять традиционный объект исследования «язык» в качестве основания описательной модели, означает поступать вопреки личной психологической реальности естественного семиотичеcкого (в том числе вербального) процесса, где новизну, которая интересует говорящего и ради которой он говорит, можно найти только за пределами всеобщего безличного «языка».
Рассматривать смыслообразование в прямой связи с традиционными вербальными знаками «языка», означает закрывать глаза на очевидную комплексность любого семиотического процесса.
Признавать знак и знаковый код («язык») существующим независимо от индивидуальной процедуры смыслопорождения, означает постулировать нереалистичную автономность знака и не замечать глубокой условности его выделения в комплексном семиотическом действии.
Продолжать по существующей традиции поиски смыслообразования только в знаках «языка», значит игнорировать факт понимания неязыковых (невербальных), а также некоммуникативных действий.
Полагаться на стандартизированность знаковых («языковых») процессов в порождении смысла, означает не замечать всегда присутствующую в коммуникативной реальности интерпретацию, возможность непонимания, недопонимания и пр.
Настаивать на общности и коллективности сознаний, основанной на общности «языка», языковой картины мира, культуры, означает игнорировать реальную пестроту и неоднородность «языковых» навыков, «картин мира», индивидуальных культурных профилей, творческое эвристическое мышление, возможность развития практик и технологий в любой области.
Акцентировать роль всеобщих лексических и грамматических значений в смыслопорождении, означает постулировать автоматизированный бессознательный механизм, работающий в индивидуальном сознании и лишающий его обладателя (диапазона) самостоятельности и свободы.
Признавать вербальность актов сознания, означает заключать обладателей сознания в хайдеггеровский казенный «дом бытия» («язык») с перспективой для них видеть мир через одно единственное окно, в одном ракурсе, уныло и коллективно.
Язык, таким образом, исчезает (упраздняется, трансформируется) вместе со статической непроцессуальной моделью семиотического (воз)действия, на смену которой приходит динамическая коммуникативная модель.