В основании «языковой картины мира» лежит древний миф «словомыслия» («мыслесловия»), в том или ином виде исповедуемый представителями языковой модели и возникающий из спонтанного объяснения говорения с помощью понятий «слово» и «смысл» («словами выражаются мысли», или «общие идеи» и пр.).
Коммуникативная модель, на основании более пристальных наблюдений за естественными слово-содержащими семиотическими действиями, констатирует, что когнитивный процесс («мысль») и говорение – принципиально разные виды активности, разделяемые, помимо прочих критериев, по критерию акциональности: воздействие не может быть мыслью, а мысль (созерцание, воспоминание, планирование действий и пр.) не «воздейственна» во внешнем когнитивном пространстве. Так, открывание двери ключом уже не мысль. Мысль локализуется на стадиях, предшествующих осознанному действию. В результате «мысли» принимается решение произвести воздействие (добиться изменений во внешней сфере) – открыть дверь ключом. Стадия реализации принятого решения предполагает мысленный контроль со стороны обладателя сознания, но это уже другая «мысль».
Единство мысли и семиотического поступка (в том числе слово-содержащего) нельзя засвидетельствовать в реальности: когнитивная процедура планирования всегда предшествует осознанному действию в коммуникативном пространстве. В этом смысле говорение (а вернее, слово-содержащее семиотическое воздействие) есть «открывание двери ключом», производимое после принятия решения о том, что делать (как влиять, на кого, к чему привлекать внимание, какие использовать средства, какую построить последовательность и пр.).
«Владение языком» не детерминирует сознание, что подтверждается, в частности, поразительным многообразием осознанных позиций обладателей сознания, говорящих на одном «языке», по поводу самых разных тем и вопросов. Поэтому «языковая картина мира» представляет собой, скорее, требование методологии, принятой в рамках аберрационной языковой модели, а не констатацию подлинного «положения дел» в когнитивной сфере «носителей языка».
В самом деле, о некоторых сегментах «картины мира» говорящего (пишущего) можно судить на основании совершаемых им семиотических (в том числе слово-содержащих) поступков, в которых косвенно может проявляться его институциональное и моментное когнитивное состояние (ценности, привычные объекты, зоны фокусирования внимания и пр.). Но к всеобщему «языку» и якобы произведенному им форматированию сознания всех носителей это состояние не имеет никакого отношения. Так, если кто-то высказывает расистские идеи на русском языке, это не является достоянием русского языка и русской картины мира, а его личным «достоянием». Если кто-то любит говорить об изысканной кухне, это не имеет отношения к «единому языку», а всего лишь добавляет некоторые характеристики к его личному психическому (когнитивному неязыковому) профилю.
Кроме того, о сегментах «картины мира» обладателя сознания можно судить и по некоммуникативным (незнаковым, не-слово-содержащим) действиям. Так, если он совершает пробежки по утрам, то, вероятно, является поклонником здорового образа жизни и физической формы, и пр. Если он ходит на рыбалку, в его сознании наверняка присутствуют элементы фрейма ловли рыбы. Однако, несмотря на очевидный факт говорения при этом на каком-то «языке», невозможно заключить, что его понимание ЗОЖ или интерес к рыбалке обусловлены данным «языком».
Устанавливая личный когнитивный принцип формирования значения в семиотическом воздействии, коммуникативная модель констатирует бессмысленность и бескачественность «языка», ввиду отсутствия в нем личности как единственного источника мысли, чувства, эмоции, ценностей, и пр. Главное искомое любого мыслительного и коммуникативного процесса – смыслообразование – в нем не наблюдается. Поэтому попытки навязать бессмысленному «языку» функцию форматирования сознаний и создания единой когнитивной матрицы («языковой картины мира») бесперспективны.
В свою очередь, бесперспективны также любые теоретические заключения о тайной работе «языка», сделанные на основе этимологических и/или «слово-изолирующих» рассуждений и направленные на концептуализацию «подсознательного». Так, вряд ли стоит полагать, что носители русского языка, произнося [окно], думают при этом об [оке], а носители английского языка, произнося [window], думают при этом о [ветре, wind]. В естественном коммуникативном слово-содержащем процессе фонетические (графические) элементы деэтимологизированы. Этимоны и прочие глубинные истории вербальных клише не фиксируются сознанием естественных семиотических акторов и не могут самостоятельно быть чем-то без участия работающей «когнитивной призмы».