Языковая модель не справляется с обоснованием дискретного знака, хотя постулирует его в качестве главного элемента смыслообразующего говорения (письма). Несмотря на видимую стабильность «означающего» тела знака (принимаемую сторонниками классического семиозиса по умолчанию), процедура обособления некоей предметной сущности, которую можно было бы предъявить в качестве «означающего», вызывает сомнения у любого внимательного наблюдателя.
Вопрос, переведенный в конкретную плоскость, состоит в том, сколько «знаков» следует видеть, скажем, в слове [нужно]. Возможность признать, что в данном слове пять, четыре, три или два знака (пять фонем, пять или четыре звука, пять или четыре буквы, три морфемы, два слога), а также что этот фонетический (графический) комплекс может представлять собой один неделимый знак «слово», которое, в свою очередь, может составлять еще один неделимый знак – «предложение» и даже «текст», свидетельствует об утилитарности назначения «знаков»: наблюдатель, констатируя «телесный субстрат» семиотического действия, «разрезает» его на «знаки» в зависимости от им же самим введенного критерия (подобно тому, как для Аристотеля частями речи, или отдельными «знаками» речи, были звук, артикль, имя, глагол, падеж и собственно целое предложение, полученные вследствие крупной или более мелкой «нарезки» тела высказывания, в зависимости к тому же от дозировано привлекаемого семантического критерия).
Интересно, что для классической процедуры «нарезания» (выделения знака) необходим в любом случае живой (означающий что-то) смыслосодержащий материал (подобно тому, как стоическая доктрина видела возможность разделить языковые и неязыковые знаки по признаку принадлежности их либо речевому высказыванию, либо какому-то иному звукоиздающему источнику). Поскольку естественное (коммуникативное, а не языковое) смыслообразование производится как словами языка, так и вздохами, фырканием, закатыванием глаз, выражением лица, молчанием, несловесными звуками «о-о-о!», «хм», «бррр» и пр., «нарезательная» языковая концепция, ориентированная на слово, но не могущая отрицать очевидное (а именно, что в речи такие «знаки» также производятся), оказывается в концептуальном тупике: по необходимости приходится признавать, что все эти телесные субстраты – от вздохов до гримас и свиста – тоже являются «языковыми знаками» (ср. междометия, которые признаются отдельной частью речи; молчание как знак в диалоге, и пр.).
Коммуникативная модель констатирует, что элементы (тела знаков), вовлеченные в семиотический процесс и выделяемые в нем, не могут быть «какими-то», если данный комплекс выступает автономно, не будучи «подключенным» к «работающему» (реализующему коммуникативные процедуры) источнику смыслообразования – индивидуальному сознанию. В актуальной коммуникативной синтагме (конкретном семиотическом воздействии) условно выделенным «знаком» может выступать любой субстрат при условии, что он «намекает» на акциональный режим сознания семиотического актора.
Так, нарисованная на листе бумаги стрелка с надписью «Registration» не может порождать смысл, если по данному «знаку» не воссоздается целенаправленное осознанное коммуникативное действие, которое, в отличие от самого «тела знака», можно понимать (такую ситуацию можно представить в случае, когда «стрелка с надписью» изъята из мыслимой синтагмы, в которой использовался «знак», например, после перемещания «стрелки с надписью» в иное место, или в ситуации, когда «знак» стал недоступным для адресата).
Если в «знаке» не просматривается действие источника коммуникативной интенции, не идентифицируется поступок возможной сознающей свое воздействие личности, от самого знака (напр,, «стрелки с надписью») невозможно добиться автономного означивания. Знак в таких условиях перестает быть знаком.
Лишенное личного когнитивного состояния, «тело» любого «знака» представляет собой своего рода пустой резервуар, скорлупу, фантик, не имеющий ничего своего. Определенные предметные границы знака возникают в процедуре деления на части видимой, телесной части коммуникативного действия, хотя само действие имеет несловесный, целостный и комплексный смысл.
Условием возникновения знака нужно считать не стабильную предметную форму, а личное коммуникативное воздействие (семиотический поступок), или акциональное состояние актора, которое восстанавливается по совокуности параметров (знаков) в коммуникативной синтагме.
Таким образом, констатируя, что порождаться и пониматься могут только личные коммуникативные действия, коммуникативная (динамическая) модель тем самым признает невозможность предъявить «знак» с той же определенностью, с какой это делала статическая (языковая) модель.
С точки зрения коммуникативной модели, никакой «телесный знак» не идентичен коммуникативному действию, которое обладает конкретным акциональным («воздейственным») смыслом. В рамках действия «знак» может быть выделен условно (в языковой модели он констатируется безусловно и определенно, независимо от семитического действия), не существует автономно как объект, или тело (в языковой модели – он существует как диада «тело знака–значение»), в рамках данного семиотического действия намекает и отсылает к состоянию сознания актора, и проходит процедуру интерпретации (в языковой модели – он имеет прямое значение, хотя ни один из знаков, тем более совокупность всех знаков, не может быть чем-то тождественно мыслимым сразу всеми участниками произвольно выделенного коммуникативного коллектива).
Если в языковой модели знак можно сравнить с кубиком определенного цвета (форма–значение), то в коммуникативной модели «знак» – это утилитарно назначаемая и утилитарно выделенная интерпретатором форма, способная отсылать (прояснить, намекать, возводить и пр.) к конкретному «значению», мыслимому автором семиотического поступка («психическому состоянию актора»). Поскольку никакой «язык» не способен производить смыслообразование (ввиду отсутствия источника смыслообразования – активного личного сознания) и поскольку в естественном коммуникативном процессе порождаются и понимаются семиотические действия коммуникантов (а не самозначные «знаки» какого-либо «языка»), твердую почву для выделения «знака» можно найти только в сознании автора коммуникативного действия (семиотического актора), – если, конечно, эту почву вообще пытаться обнаружить.